18+ Sims 4 Roleplay

[Петро]

Приветствую. В связи с недавними событиями начинаю рпшить сам с собой в Sims 4. Lets go!

 

[федот]

Я плыл в Мексику на старой шхуне. Судно было уже не новое, но держалось неплохо. Команда подобралась опытная, с виду крепкие ребята, хотя двое из них всё время ссорились. Погода с самого начала не нравилась — не было ясного неба, всё серое, мутное, ветер непостоянный. Море будто нервничало.

На третий день путь стал тяжёлым. Ветер усилился, волны начали нарастать. К вечеру небо совсем почернело. Я стоял на палубе, смотрел, как над нами скапливаются тучи — тяжёлые, будто из свинца. Мы попытались уйти от грозы, но было поздно.

Шторм ударил быстро. Ветер завывал, мачта трещала, палубу заливало водой. Команда металась, пыталась удержать курс, но корабль уже не слушался. Одна волна — будто стена воды — ударила в борт, нас накренило, я едва удержался. Потом последовал глухой треск — реи не выдержали, верхний парус сорвало. Всё начало рушиться.

Корабль разломался, как щепка. Я даже не успел понять, где все — хватанул первый попавшийся обломок и прыгнул в воду. Вокруг был только мрак, шум воды и ветер. Я цеплялся за древесину изо всех сил, пока не стало светать.

Когда проснулся — не сразу понял, что жив. Подо мной — песок, рядом — прибой. Я лежал на берегу какого-то острова. Всё тело болело, губы пересохли, одежда превратилась в лохмотья.

Не знаю, сколько времени прошло. Но я выбрался. Сначала просто ел кокосы и лежал в тени. Затем вышел в город, там получил дом.

​

Когда я впервые оказался на этом острове, у меня не было ничего. Я бродил по берегу, искал еду, спал где придётся — под деревьями, в кустах, иногда просто на голом песке. Люди смотрели с опаской, старались держаться подальше. Я не знал их языка, они не понимали мой. Ощущение было такое, будто я стал прозрачным.

Так прошло несколько недель. Я почти смирился с тем, что придётся жить, как призрак среди живых.
Однажды, ранним утром, я сидел на берегу и пил воду из найденной бутылки. Вдруг услышал крики — сначала не понял, что происходит, потом увидел в море фигуру. Кто-то тонул. Я бросился в воду, даже не думая.

Это был ребёнок. Он уже захлёбывался, барахтался без сил. Я доплыл, схватил его и потащил обратно. Нас выбросило на берег. Я лежал рядом, отдышивался, пока не подбежали люди. Кто-то поднял ребёнка, кто-то наклонился ко мне. Они всё ещё говорили на незнакомом языке, но теперь в их глазах было что-то другое — уважение, благодарность.

Через пару дней ко мне подошёл взрослый мужчина. Он что-то сказал, протянул руку и жестом позвал за собой. Я пошёл. Так я получил небольшой домик у края деревни. Старый, но крепкий, с крышей и настоящей кроватью. Впервые за всё это время я почувствовал, что меня здесь замечают.
С тех пор я живу здесь. Всё ещё чужой, всё ещё не понимаю их слов, но теперь у меня есть крыша над головой — и сад, который я сам засадил.

​

 

[федот]

Очередное утро. Солнце встаёт медленно, лениво разливая свет по стенам моего небольшого дома. Всё как обычно — тишина, лёгкий ветер и это странное ощущение оторванности от всего остального мира.

Одиночество стало привычным. Тут никто не говорит на языке, который я знаю. Я пытался общаться, показывать жестами, что-то объяснять — в ответ только непонимание и вежливые, пустые взгляды. Уже давно перестал пытаться.

Делаю себе лёгкий перекус — старый бутерброд с тем, что осталось. Неспешно жую, прислушиваясь к звукам утра. Потом выхожу — иду в свой сад. Там хотя бы всё понятно: земля, растения, простые действия, не требующие слов.

 

[aklyashkin]

я так понял мы втроём ебанулись окончательно?

 

[aklyashkin]

сука скриншоты персонажей в симсе

топики... нестандарты... ну это же ебать?

 

[Петро]

Пётр Мяткин — остаток прошлого мира. Он — как ржавая стальная балка среди пластмассовых арок новой реальности. После войны и всех потерь он вернулся в родной город, только чтобы увидеть, как всё, за что он когда-то сражался, растворилось в розовом дыму.

Альянс пришёл не с пушками — они пришли с улыбками. Объединили планету, уничтожили границы, стерли флаги, гербы и языки. Все стали «Симляндцами». Все говорят на симлише — абсурдном, бесплотном лепете, под действием "жизнеулучшающего препарата", который колют каждому. Мир стал цветастым, как мультик. Все улыбаются. Никто не спорит. Нет прошлого, нет боли — только бесконечное «баба да бу! глумба глумба!» под фонарями, которые переливаются всеми цветами радуги.

Но Пётр... Пётр нашёл способ сопротивляться. Где-то в подполье, где ещё остались люди с мозгами, он достал сыворотку — противоядие. Оно не полностью нейтрализует влияние, но позволяет ему видеть. Видеть серые улицы под голограммами, видеть гниль за улыбками, слышать мёртвую тишину под симлишем. Иногда он всё равно ловит себя на том, что губы сами складываются в идиотскую ухмылку, а в голове проносится: «глимбо-шлимбо, как всё прекрасно!» — но он быстро берёт себя в руки. Стиснув зубы. Иногда — кулак.

Пётр стал параноиком. Он прячется. Шепчет на старом украинском, пишет на стенах настоящими словами — зная, что за ним следят. Что камеры, дроны и даже соседи — всё это часть системы. Он говорит сам себе:
"Я последний. Пока я помню — мы ещё есть. Пока я злюсь — они нас не победили."

И он собирается действовать. Он ищет других, таких как он. Тех, кто не хочет быть счастливым овощем. Тех, кто помнит, кто они. Настоящих. Грязных. Живых.

 

[Петро]

Днём Вранбург — как открытка из будущего: вылизанные улицы, сверкающие витрины, фонтаны с ароматизированной водой и безупречно одетые люди. Всё сияет, как в рекламе. Даже кварталы, где по-настоящему нищета и грязь, благодаря наркотическому воздействию кажутся богатыми, уютными, как старинные улочки в центре Праги или Вены. Люди улыбаются, дети поют, голуби летают по расписанию.

Но Пётр видит сквозь это. Он живёт в бетонной коробке, где краска отвалилась с потолка, где трубы текут, а еда — это порошковая жижа. Но под действием инъекций — всё это кажется роскошным домом в европейском стиле, и холодильник якобы забит дорогими деликатесами. Он презирает этот театр, но всё равно вынужден его играть.

Чтобы выживать, Пётр по ночам совершает вылазки. Он грабит дома тех, кто слишком увлечён цветастой иллюзией. Проникает в квартиры под видом техников из «Альянса», вскрывает дверные замки, когда семья уходит на «сеанс гармонии». Он уносит всё, что имеет реальную ценность: старые украшения, инструменты, документы, лекарства — всё, что не является голограммой.

Он не считает это преступлением. Он называет это реквизицией. А настоящими преступниками считает тех, кто добровольно сдался иллюзии.

Иногда, проходя мимо зеркала, он видит себя в том же цветастом пиджаке, что и все остальные, и эту кривую усмешку на лице — симлянскую. Тогда он долго смотрит себе в глаза и шепчет:

— Не ты. Это не ты. Не забывай, кто ты.

 

[Петро]

Вот она — трещина в иллюзии. Даже под действием симлянского "счастья", если задержать взгляд, если сопротивляться улыбке — можно увидеть это.

Разрушенные стены, покрытые мхом и трещинами, щели вместо окон, пустота и тишина вместо музыки. Здесь, среди руин, правда проступает наружу — как гниль сквозь слой краски. Возможно, это одно из мест, где Пётр Мяткин прячется от взгляда Альянса. Место, не тронутое реконструкцией, не перепрошитое голограммами. Они не смогли стереть это — забыли или побоялись. А может, сами не видят.

В таких местах, как это, Пётр чувствует себя живым. Здесь он может быть собой. Здесь он шепчет настоящие слова. Здесь реальность просачивается сквозь швы.

 

[Петро]

На его лице застыла знакомая смесь усталости, тревоги и отчуждения.
Пётр сидит на траве, будто обычный человек, будто отдыхающий гражданин Симляндии… но глаза его пусты, а мысли тяжёлые. Он знает, что всё вокруг — не настоящее. Трава под ним — гладкий пластик. Деревья — проекция. Воздух — напичкан химией. И всё, что он видит, — не его мир.

"Що я тут роблю?" — снова и снова шепчет он про себя.

Он уже давно не задаёт этот вопрос в надежде на ответ. Это скорее ритуал. Способ не забыть, что он чужой здесь. Не сломаться.

Еда заканчивается. Противоядие тоже. Альянсовский паёк — это порошок из "пищевой массы", который в глюке кажется пиром, а без инъекций — напоминает туалетную бумагу. Он не может позволить себе слабость. Не сейчас.

— Цієї ночі йду на справу.

Он уже приметил дом. Внутри — семейная пара с двумя детьми. Работают в Министерстве Культуры, живут в квартале, где фасады подсвечены розовым светом, а стены поют колыбельные. Он войдёт, когда система отвлечётся на вечернюю трансляцию. Заберёт только необходимое. Чисто. Быстро.

Но с каждым днём это даётся всё тяжелее. Иллюзия липнет к телу. Голос в голове, чужой, всё чаще шепчет:
"Посміхнись. Ти щасливий. Всі щасливі. Ти — один із них."

Он сжимает кулак. Нет. Он — не один из них.

 

[Петро]

Стук повторился, и за дверью послышались радостные голоса.

— "Добрий вечір, сусіде! Вітаємо з новосіллям!" — раздалось по-украински, но с этим приторным, неестественным акцентом, словно голос из рекламы.
— "Мы принесли тебе фруткейк! С любовью от соседского комитета Альянса!" — добавила женщина с добродушной, но пугающе неподвижной улыбкой.

Пётр распахнул дверь и увидел четырёх человек. Все одеты опрятно, в дешёвую одежду, при этом выглядящую как будто с витрины модного бутика — иллюзия симлянского наркотика. Один из них — худощавый мужчина в шарфе и шляпе — держал тарелку с чем-то, похожим на кирпич, обёрнутый красной лентой.

— "Що за... нахр ви тут робите?"* — выдавил Пётр сквозь зубы, не отпуская отвертку из-за спины.

— "О, Петро, ми просто хотіли, щоби ти почував себе частиною спільноти. Тут так легко бути щасливим, правда?" — женщина в зелёной рубашке склонила голову, как будто смотрела на домашнее животное.

Он смотрел на них и чувствовал, как под кожей снова начинает вибрировать действие Альянсовского наркотика — видения становились мягче, лица — теплее, дома — уютнее.
Но Пётр глотнул ещё из фляжки. И увидел их настоящими.

Их лица были неестественно гладкие. Глаза чуть стеклянные. Один ноготь на руке женщины отсутствовал, а на пальце остался тёмный след — как будто имплантат.
Фруктовый пирог — не пах вовсе. Даже мухи к нему не летели.

— "У вас дві хвилини. Потім я стрілятиму. І хай ваша симлянська мати плаче в хмарах."

Соседи переглянулись. Кто-то хихикнул — машинально. Затем сделали шаг назад.

— "Не забывай, Пётр… мы все — одна семья теперь…" — тихо сказал тот, что с пирогом, и поставил его на землю перед дверью.

Они ушли, не оглядываясь.

А Пётр закрыл дверь, задвинул засов и сел обратно. Отвертка дрожала в руке.
Он посмотрел в окно. Там всё ещё сияла Счастливая Симляндия.
Но на тарелке перед порогом пирог начал гнить.

 

[Петро]

Петро стоял на убогой кухоньке, где облупленная плитка кое-как держалась на стенах, а кран подвывал каждый раз, когда его открывали. В его голове всё ещё немного звенело от альянсовского вещества, но противоядие держало его в пределах осознанного.

На деревянном столе, местами покрытом плесенью, лежала свежесобранная зелень — грубая, колючая, но съедобная. Петро называл её "салатною травою", хотя в реальности это был какой-то дикий суреп — горький, но терпимый. К нему он добавил пару красных плодов, на вкус и вид отдалённо напоминающих помидоры, но с чуть резиновым послевкусием.

Он вымыл всё это в тазике — вода стала мутной с зелёным оттенком. Нарезал ножом, затупившимся до состояния ложки. Всё это перемешал прямо руками, подсолил чёрной солью, которую тайно покупал у одного контрабандиста с окраины Вранбурга. Масла, конечно, не было. Но был зубчик чеснока — рос на окне в консервной банке из-под старого рыбного рагу.

— "Ну шо, Пєтре... вечеря з натяком на цивілізацію," — буркнул он себе под нос.

Сел за стол, на котором стояла единственная тарелка и алюминиевая вилка. За окном — фальшивые огоньки города, где всё сияло, как на открытке из Европы, но в реальности было развалившимся, нищим и опасным.

Он жевал медленно. Горечь салата, кислота "помидоров" и чесночный удар — всё это било по вкусовым рецепторам настоящестью. Каждый приём пищи для Петра был актом сопротивления. Без пайков, без симлише, без сраного "пирога дружбы".

 

[Петро]

Когда Трешли вошёл в квартиру, воздух в комнате мгновенно стал тяжелее. Тело, обёрнутое в темное пальто, было едва заметно, только контуры — и вовсе не ясно, кто скрывается за этим образом. Лицо было тщательно закутано, только глаза выглядывали из-под тени. И эти глаза... Пётр почувствовал, как холодок пробежал по спине.

— "Ти шо тут робиш?" — Пётр выдал это с притупленным гневом, сжав кулак вокруг отвертки. Он не ожидал гостей, тем более таких.

Трешли стоял молча, руки скрыты в карманах пальто. Без лишних движений он вытащил из внутреннего кармана маленькую сумку с металлическим звоном.

— "Не радий бачити мене?" — голос был низким, но с оттенком неуловимой угрозы.

Пётр прищурился. В его голове снова затрепетали мысли о том, как дорожают дозы. Он догадывался, что Трешли пришёл не просто так, и что-то в этой встрече сразу не ладилось.

— "Нє, то не то," — буркнул Пётр, пряча раздражение. "Ти прийшов за чим?" — он резко выставил руку, указывая на сумку. "Що тут у тебе? Що мені треба віддати?" — его тон становился всё более агрессивным.

Трешли медленно опустил сумку на стол, не открывая её, и затем шагнул вперёд, вытянув руку.

— "Ти розумієш, що твоя штука більше не працює. Протистояння має свою ціну." — сказал Трешли, его лицо всё так же скрыто.

Пётр знал, что этот разговор был не просто о противоядии. Он нервно шагал по комнате, рука с отверткой всё ещё напрягалась, готовая к действию.

— "Це не твоє діло," — Пётр подался вперёд, его взгляд стал острым, как лезвие. "Я сам все вирішу."

Трешли не ответил сразу, но шагнул ещё ближе. Тишина была только на первый взгляд. На самом деле это был момент, когда Пётр понимал — ему предстоит сделать выбор, и он снова оказался на краю.

— "Ти все одно все втратиш," — тихо сказал Трешли, наклоняясь к Пётру.

Взгляд Трешли был почти злым. Пётр почувствовал, как его нервы натягиваются, но он не мог отступить. Слишком много было на кону.

 

[Петро]

Пётр сидел в своей маленькой комнате, его взгляд был устремлён в одно место, но мысли блуждали. Он вглядывался в пустую тарелку, на которой остались лишь остатки салата, уже успевшего остыть. Тощая рука нервно сжала края стола, когда воспоминания о конфликте с Трешли снова всплыли в голове.

Он сжал зубы. На мгновение ему показалось, что воздух вокруг стал тяжёлым и вязким. Мозг, и так истощённый от постоянной борьбы, словно поглощался туманом, который усиливался без противоядия. В животе урчало, и Пётр почувствовал, как его руки начали дрожать, как будто чужая сила пыталась вырваться изнутри.

Без противоядия — это как шаг в пустоту. Всё становилось затуманенным, в глазах плыли пятна, мысли путались, а тело требовало этого химического глотка. Симлянское вещество в крови — оно не позволяло видеть реальность в её настоящем виде. Теперь же Пётр ощущал, как иллюзия начинает слабеть, а мир вокруг становится серым и беспокойным.

На улице всё ещё светились неоновые огни Вранбурга. Но в этой яркой иллюзии уже не было для Петра ничего привлекательного. Он встал, пошатнувшись, и подошёл к окну, глядя на пустые улицы, которые казались пустыми даже при всём этом свете. Всё это было лживым. Всё это не было его миром.

"Треба витримати," — думал он, чувствуя, как его тело всё больше поддаётся влиянию. С каждым моментом его восприятие было всё более искажённым. Но он знал, что не может сдаться. Он не мог позволить себе стать частью этой системы, стать её очередным шестерёнком.

В голове начинали кружиться мысли о том, что делать дальше. Где найти выход из этой ловушки, из этого зловещего круга, который его сковывал? Он подумал о Трешли, о том, как тот, кажется, знал, как манипулировать, как заставить Петра стать зависимым от чего-то большего.

"Я не стану залежним," — мысленно повторил Пётр, сжимая руки в кулаки. Он знал, что ему нужно время, чтобы собраться, найти свою силу.

Он снова посмотрел на пустую тарелку. Поглотив остатки салата, Пётр почувствовал, как голод и слабость начинают бороться с ним. Но что было важнее? Противоядие. Он понял, что в этой ситуации ему нужно было подумать о следующем шаге, и в этот момент стало ясно — он не мог сидеть сложа руки.

 

[Чибер киф]

Ёкарный бабай, гамбит теперь ещё в симсе?

 

[Петро]

Портрет Петра Мяткина.

 

[Петро]

СТРЕНЖЕВИЛЬ: ГОРОД, КОТОРЫЙ ЛУЧШЕ НЕ ТРОГАТЬ


Это заброшенный, выжженный солнцем клочок земли на юго-западе континента. Пустыня, расколотая трещинами, из которых иногда сочится пар. Городок словно замер в прошлом: ржавая заправка, пара старых фургонов, булочная с выбитыми окнами. Всё будто бы ещё функционирует — автомат с газировкой работает, лампы уличного освещения мигают — но людей почти нет. А те, кто есть, не говорят. Или говорят странно.


Альянс официально называет это место “зоной временной реконструкции”, и туда не ведут поезда. Доступ возможен только по устаревшим дорогам через горы. Пётр едет туда на перекладных, чтобы исчезнуть с радаров, пересидеть, пока не найдёт новое противоядие.


В Стренжевиле действуют странные законы: иногда голограммы не работают, иногда наркотик усиливается без инъекций. А иногда — вовсе исчезает эффект, и ты видишь мир как он есть, но с каким-то перекосом, словно сама реальность тут неправильно прошита.


СЕКРЕТНЫЙ ОБЪЕКТ


Центральное место в городе занимает огромный купол, закрытый подземный объект Альянса, покрытый пыльной сетью антенн и кабелей. Когда-то это была военная лаборатория. Сейчас туда никто не входит… или никто не возвращается.


Говорят, именно оттуда произошла первая утечка наркотика, ставшего основой “Программы счастья”. И теперь купол живёт своей жизнью: по ночам из него доносится гул, над ним крутятся стаи чёрных птиц, а земля вокруг слегка фосфоресцирует.


МЕСТНЫЕ


Те, кто остались в Стренжевиле, кажутся странными. Они смотрят мимо, говорят будто цитатами, и периодически замирают, как куклы. Кто-то держит радио включенным на одной частоте, как будто ждёт сигнала. Кто-то — называет себя "приёмником". Никто не говорит о прошлом.

---

Пётр селится в трейлере на окраине, подальше от купола. Там пыльно, жарко, но по крайней мере — тихо. И нет голограмм. Пока.

 

[Петро]

На улицах — ржавая военная техника, старая, но всё ещё внушительная: бронетранспортёры с сорванными люками, брошенные дроны, спущенные пневмошины. Некоторые машины стоят, будто их только что покинули — кабины открыты, двигатель внутри ещё блестит, как будто ждёт приказа. На корпусах — стертые эмблемы, замазанные краской символы Альянса и странные буквосочетания: М.И.Р. / СЕКТОР 7-К / ПУЛЬС 9.

 

[Петро]

УЧЁНАЯ:
— Доброе уикендо, обыватель! Как прекрасен симбиоз песка и прогресса, не так ли?


ПЁТР (прищурившись, на украинском суржике):
— Та йди ти. Прогрес... Тут одні розвалини та дірка в землі. То ви її вирили?


УЧЁНАЯ (улыбаясь как на промо-афише Альянса):
— Ха! Протокол Альянса-6.2: "Любознательный диалог — основа интеграции!" Вы же видите: наш город — центр исследования гармонии!


ПЁТР:
— Гармонії?.. Я бачив, як хлопці зникали під куполом. І де вони тепер? На обід у системі?


УЧЁНАЯ (нахмурившись, но голос всё ещё как у диктора детской передачи):
— Гипотеза неполноценная. Исследования проводятся в рамках гражданского добра. Если бы вы принимали препарат, вы бы поняли глубину красоты бытия.


ПЁТР (вскакивает):
— Не хочеш сама вколотися та піти в ту прірву, що світиться? Як там, "в глубину красоты"?


УЧЁНАЯ (спокойно делает шаг назад, на планшете что-то мигает):
— Агрессивное поведение зафиксировано. Отчёт будет передан в отделку. Рекомендуется пересмотреть дозировку антидисфории.


ПЁТР (сквозь зубы):
— Я сам вирішую, що мені бачити. Не треба вашої “глибини”. Тут смердить, а не світиться.


УЧЁНАЯ:
— Не все готовы к истине. Некоторые всё ещё... в разработке.

 

[Петро]

УЧЁНАЯ:
— Ах, обнимашки-позитивашки! Протокол 4.7 одобряет. Единение скрепляет граждан!


Она обнимает Петра, слегка похлопывая по спине. А он, прижимаясь к ней, левой рукой ловко прячет за её плечо небольшой жучок — чёрную липучку размером с ноготь, почти незаметную на ткани халата.


ПЁТР (тихо, почти шепотом, украинским суржиком):
— Єднання... ага. Будеш розповідати, якою гарною була зустріч. А я послухаю...


УЧЁНАЯ (отстраняясь с сияющей улыбкой):
— Вай-фай тепла принят! Стренжевиль — это семья!


Она разворачивается и уходит, не заметив ничего. Пётр смотрит ей вслед, в его глазах появляется затаённая усмешка.


Он достаёт из кармана старый радиоприёмник с переделкой — свистит, трещит, и через пару секунд в наушнике слышны первые обрывки фраз, идущих с её микрофона:


УЧЁНАЯ (в наушнике):
— Подопытный 1427 выразил сопротивление. Реакция стандартна. Вероятно, требует повторного контроля через агентов отдела благонастроения...


Пётр скалится, как хищник.


ПЁТР:
— Подопітний, кажеш... Добре. Значить, підеш на рибалку — будеш наживкою.

 

[Петро]

Вдруг — стук в калитку. За заборчиком стоит женщина с лицом куклы и ненормальной улыбкой, как будто кто-то приклеил её к лицу намертво. В руках — тарелка с каким-то куском еды, перевязанным бантиком.


— Хелоу-у-у! — протянула она, звеняще и как будто с детсадовской интонацией. — Новоосел, новообнимашка! Я — Мими! Пирогосладкость-приветствие! Спешал делишес для тебя!


Пётр поднимается медленно, щурится. Голос её — фальшивый, как из плохого шоу. Улыбка не мигает. Тарелка выглядит подозрительно.


ПЁТР (на суржике, хмуро):
— А шо це... воно пахне як корм для котів, та ще й з бантиком.
(пауза)
— Ти з яких будеш?


МИМИ (заливаясь смехом):
— Я из добрососедского клуба "Жвачка Позитива"! Улыбайся — и Альянс улыбнется тебе! Еда — это дружба, дружба — это сила!


Она протягивает тарелку ближе. В её глазах нет ни капли настоящей жизни. Пётр ощущает, как по спине ползёт липкий холод. Он берёт тарелку осторожно.


ПЁТР:
— Дякую. Я це... потім.
(тихо себе под носу)
— Аналіз зроблю, перш ніж жерти…


МИМИ:
— Обязательно отзовись в рейтинге дружелюбности! Печенька может поднять карму!


Она уходит так же резко, как появилась, оставив после себя лёгкий запах мыла и чего-то... металлического. Пётр смотрит ей вслед, затем на странную еду. Идёт на задний двор, бросает её в ведро с кислотной жидкостью — та вспыхивает зелёным и начинает пузыриться.


ПЁТР (вздохнув):
— Ну вот, знову якась хрєнь…